А. Давыдов - Анархизм: история и ментальность русского бунта
Мелкое ремесло феодального, средневекового типа исчезает из городов и заменяется массовым фабричным производством дешёвых товаров, доступных основной массе населения. Заработная плата всё новых и новых категорий рабочих растёт, а, следовательно, их благосостояние. Капиталисты становятся всё более заинтересованы в техническом образовании рабочих по мере совершенствования технологий. Восточные страны станут развиваться именно благодаря эксплуатации со стороны западных стран, переносящих в них всё новые производства. А итальянские землекопы станут квалифицированными рабочими.
Собственно говоря, тенденции, противоположные предсказанным Кропоткиным, становились всё более заметными уже при жизни Кропоткина, история XX в. полностью подтвердила его неправоту.
Марксисты называли Кропоткина и его последователей выразителями идеологии мелкой буржуазии, под которой понимали крестьян, ремесленников и кустарей. И в этом они были правы. Реализация на практике идей анархизма могла привести только к остановке развития общества, к полному господству натурального потребительского хозяйства и ремесленно-кустарного производства. А так как при таком уровне экономики может прокормиться ограниченное количество населения, то это означает усиление борьбы за ресурсы и борьбы кровавой.
В подтверждение сказанного укажем на отрицание Кропоткиным понимания «прибавочной стоимости» буржуазными политэкономистами и Марксом. Для него сама прибавочная стоимость есть следствие более глубоких причин и «зло заключается в том, что вообще может быть какая бы то ни было „прибавочная стоимость“ вместо простого излишка (выделено авт. – В.Б.), не потреблённого данным поколением; потому что для существования этой „прибавочной стоимости“ нужно, чтобы мужчины, женщины и дети были вынуждены потреблять меньше, чем они производят (выделено авт. – В.Б.); чтобы голод и невозможность найти другое приложение своих сил вынуждали их продавать свою рабочую силу за малую долю того, что она производит, и особенно того, что она могла бы производить».98
Далее следует традиционное для революционеров заявление, что это зло будет существовать до тех пор, пока останется частная собственность, что частный собственник не решит задачи «производить с наименьшей возможной тратой человеческих сил наибольшую сумму продуктов, наиболее необходимых для благосостояния масс».
Поэтому надо все средства производства, а также дома, магазины и т. д. экспроприировать и «заняться изучением того, что именно нужно производить в интересах всех, какими путями и какими средствами для этого нужно пользоваться».99
Если не будет «прибавочной стоимости», если работник будет потреблять всё, что производит, кроме «простого излишка», то это крайне замедлит, если не остановит совсем, развитие общества. Потому что не на что будет содержать тех, кто не занят непосредственным производством материальных благ: учителей, учёных, художников, торговцев, не говоря уже о тех, кто управляет и поддерживает порядок – они исчезнут. Мало будет и ремесленников, так как у земледельцев будет недостаточно продуктов (только «простой излишек», а его в неурожайные годы может не оказаться) для обмена на ремесленные изделия. В таком случае выход только один – все без исключения члены общества должны заниматься производством продовольствия, одежды, обуви, строить себе дома. Собственно, так оно и было в течение столетий в традиционных аграрных крестьянских обществах. Характерными чертами таких аграрных обществ были низкий уровень производства и потребления, высокая смертность, зависимость от сил природы, несмотря на существование крестьянских общин. И страдала в результате прежде всего основная масса народа, о котором так заботился Кропоткин.
Но именно такое общество, общество натурального потребительского производства, и было идеалом анархического коммунизма по Кропоткину. Он производил расчёты, сколько времени потребуется каждому члену общества для выращивания зерна, выделки тканей для одежды, на шитьё самой одежды, строительство домов. Анархист исходил из затрат труда в современной ему экономике и у него получилось, что необходимо всего 6—10 полудней труда по 5 часов для получения продовольствия, 40 – для жилища и 50 – для одежды, что составляет только половину года (за вычетом праздников год – 300 рабочих дней). Остальные 150 рабочих полудней Кропоткин считал возможным потратить для добывания других необходимых предметов: вина, сахара, кофе или чаю, мебели, средств передвижения и прочего.
А если занять в производстве, считал дальше Кропоткин, людей, ничего не производящих, людей, занятых во вредных производствах, «бесполезных посредников», то число «производителей в собственном смысле слова» легко можно увеличить вдвое и тогда продолжительность работы можно сократить до 4 или даже 3 часов в день.
И ещё одна по необходимости длинная цитата из «Земли и Воли» для демонстрации тезиса о примитивном характере общества анархического коммунизма: «Вообразите себе общество, состоящее из нескольких миллионов жителей, занимающихся как земледелием, так и разнообразными отраслями промышленности (выделено авт. – В.Б.), – например, Париж с департаментом Сены и Уазы. Представьте себе, что в этом обществе все дети выучиваются как умственному, так и физическому труду. Допустим, наконец, что все взрослые люди за исключением женщин, занятых воспитанием детей, обязуются работать по пяти часов в день, от двадцати или двадцати двух лет до сорока пяти или пятидесяти, и что они занимаются делом по своему выбору, в любой из отраслей человеческого труда, которые считаются необходимыми. Такое общество могло бы взамен обеспечить благосостояние всем своим членам, т.е. доставить им довольство гораздо более действительное, чем то, которым пользуется теперь буржуазия. И каждый рабочий такого общества располагал бы, кроме того, по крайней мере пятью свободными часами в день, которые он мог бы посвящать науке, искусству и тем личным потребностям, которые не вошли бы в разряд необходимого; причём впоследствии, когда производительность человеческого труда ещё увеличилась бы, в разряд необходимого можно было бы ввести и то, что теперь считается недоступными предметами роскоши».100
Дело даже не в том, что не везде растут чай или кофе, лён или хлопок, не везде есть условия для разведения овец и т.д., что ликвидация «бесполезных посредников» в виде купцов крайне ограничит возможности коммунистических сообществ по удовлетворению потребностей его членов.
В коммунистическом обществе Кропоткина всё же допускается и наличествует, хотя бы в простейшем виде, разделение физического труда, но умственный труд как вид специализированной профессиональной деятельности будет отсутствовать полностью. Занятия искусством на уровне художественной самодеятельности ещё возможны, но профессиональное исполнительство музыки и занятия живописью, скульптурой и т. п. в свободное время после работы в поле или на заводе исключены – они требуют слишком много затрат времени и сил. Наука в таком обществе существовать не может по определению – как и профессиональное искусство, она требует особых талантов, поглощения человека полностью своей научной работой, и огромных затрат человеческой энергии.
Сам Кропоткин, в отличие от Бакунина, который толком не учился, никогда и нигде не работал и не служил, имел высшее образование, его служебная карьера складывалась довольно удачно, он подавал очень большие надежды как учёный-географ, но став революционером забросил научные занятия. И это не случайно – невозможно было совместить жизнь профессионального революционера и научные занятия, требовавшие времени, сил, концентрации усилий на научных проектах. Кропоткин никогда не совмещал труд умственный и физический, даже не пытался, поэтому полагал, что это возможно. А ведь умственный труд, в том числе научный, начал выделяться в род особой, почти профессиональной деятельности, ещё в первобытном обществе вместе с возникновением религии и образованием жречества, которое, помимо чисто религиозных функций, тысячелетиями выполняло роль собирателя и хранителя знаний, развивало эти знания, что привело в конце концов к возникновению собственно науки, жречество же занималось образованием и воспитанием подрастающих поколений.
Без настоящей науки, а не «самодеятельности», которая только и возможна в кропоткинском обществе, невозможно и повышение производительности труда. Примечательно, что ни в «Хлебе и Воле», ни в «Современной науке и анархии» Кропоткин даже не ставил вопрос об образовании – кто, как и когда будет учить детей и молодёжь, если все будут заняты в непосредственном производстве. Неясно должна ли быть вообще в обществе анархического анархизма какая-либо система образования. А без неё социализация детей, развитие вообще человеческого общества невозможны.
